— Это здесь-то? — недовольно пробухтел бесенок. — Да здесь грязнее, чем в чулане у Эдда! Грязь, пыль, труха. Если хочешь знать моё мнение — это самое грязное место из всех, что я…
— Вот и отлично, — не став дожидаться конца монолога, грозившего затянуться на несколько часов, прервал приятеля Безымянный. — Вот, держи, — он протянул сквозь прутья решетки короткий и тонкий, как жало, нож бесенку и добавил: — Если решетка крепиться на шурупах, постарайся их вынуть, а если…
Ноби, взяв нож, недовольно фыркнул и скрылся из поля видимости. Через некоторое время до обострившегося слуха человека донесся едва слышный скрип. Слава предкам! Кажется, решетка и впрямь крепилась на шурупах, а значит, не придется прибегать к решительным мерам и ломать её. «При любых обстоятельствах, — как частенько любил повторять Вархид, — не стоит оставлять следы, если этого можно избежать». И Безымянный не раз убеждался в правоте этих слов на собственном опыте…
Знание — превыше морали! Знание — превыше всего!
Фассор Суффо.
Безымянный не спал. Зарывшись с головой в кучу старого тряпья — изрядно заплесневелого и пахнущего прогорклым маслом — на четвертой полке стеллажа, в самом дальнем от двери углу, он лежал с плотно зажмуренными глазами, стараясь лишний раз не шевелиться и отдавая всё своё внимание медальону. Прошло три дня с тех пор, как он проник в инстайт, три совершенно пустых дня, истраченных на попытки добраться до помещений фассора Суффо. Три проклятых дня — и… ничего! Как бы он ни старался, сколько бы ни ползал, точно крыса в сточной канаве, по этажам лаборатории, — всё было напрасно. Все карты, чертежи и схемы, виденные им, оказались пустышкой. Все расчеты и планы — пошли прахом. Он устал, измотался до одури, ведь каждый шаг в этом Бездной благословленном месте давался с невероятным трудом, с риском быть схваченным или убитым на месте. Но ничего не получалось, и его всё чаще посещала мысль связаться с оставшимся снаружи Ви`ателом, наплевав на возможные последствия! Нет, разумеется, он не собирался так поступать, ведь молодой техник недвусмысленно пояснил, что подобный шаг равнозначен полному провалу, ведь территория инстайта находится под непрерывным и круглосуточным контролем — в том числе и волновым — так что пеленгация исходящего сигнала неминуема, а уж что последует, после того как его обнаружат, — для понимания последствий совсем не нужно быть гением! Но мысль возникала всё чаще, и бороться с ней становилось всё труднее!
«Следящий» молчал. Сколько бы Безымянный ни пытался обнаружить хоть какое-то присутствие жизни поблизости — всё было тщетно. При всей многочисленности населения инстайта, комплекс был на удивление безлюден… Человек знал почему, знал, отчего медальон «молчит», и гнал от себя прочь даже тени мыслей об этом, потому как собранная им за минувшие дни информация об обитателях лаборатории была поистине отвратительной. И на редкость пугающей…
Знакомая волна дурнотного жара, зародившегося в самом низу живота, медленно, но неотвратимо, поднималась вверх. «Наконец-то…» О Предки! До чего же он докатился, если даже пробуждение яда в крови вызывает не отвращение или страх, а надежду?! Надежду на успокоение, забытьё — пусть недолгое, фальшивое, но такое желанное. Что угодно, лишь бы уснуть, отключиться и хоть несколько часов не думать, не видеть, не слышать… Но нет, нет, не сейчас! Нельзя!
Безымянный вышел из своего подобия медитативного транса, осторожно разгреб тряпьё и вытащил из внутреннего кармана куртки небольшой шприц с крохотной иглой. Сняв предохранительный колпачок, он поднёс шприц к предплечью и сделал инъекцию прямо сквозь одежду. Озноб пришел на смену жару, заставляя ощущать катящиеся по лицу капли пота, словно крошечные кристаллики льда; в голове воцарилась звенящая пустота, не хотелось ни думать, ни действовать — сжаться в комочек и спать, спать… Нет, нельзя!..
Он очнулся оттого, что кто-то настойчиво теребил его за плечо.
«Ну что ещё», — успел подумать про себя Александер, прежде чем мысли о том, где именно он находится, вернули его в реальность. Вскинувшись, он схватил разбудившую его ладонь, левой рукой вытащил мономолекулярный резак и…
— Ты что, совсем рехнулся? — взвизгнул Ноби, безуспешно пытаясь выдернуть свою лапку из костоломного захвата и одновременно стараясь не сильно шевелиться, так как возле самого его горла сверкало острейшее лезвие боевого ножа, доставшегося Безымянному от щедрот техников взамен оставленного в хоттоле Штормскальма. — Это же я!
— Прости… — человек некоторое время смотрел прямо в глаза бесёнка — расширенные и испуганные. — Прости, приятель, — повторил он и лишь потом разжал ладонь, позволяя Ноби вырваться и отлететь подальше: нож продолжал оставаться в его руке, он просто забыл о нём! — Что-то я какой-то нервный…
Человек усмехнулся и убрал клинок, предварительно дезактивировав режущую кромку мономолекуляра.
— А то я не заметил! — прошипел Ноби, бережно потирая пострадавшую лапку. — Ты же совсем тронулся в этом гадюшнике! Если бы не я, тебя бы уже давно поймали и поджарили, а ты вместо благодарности чуть меня не зарезал! Ты, неблагодарный, себялюбивый…
Чувствуя, что непосредственная угроза миновала, Ноби вновь стал собой, и воспоследовавшая за этим истерика, выданная по всем правилам сценического искусства, стала тому прямым подтверждением. Впрочем, в его словах присутствовало немало правды: Безымянный и впрямь был весь на нервах, да и в отношении своей ценности как разведчика Ноби почти не преувеличивал: без маленького и пронырливого бесёнка человеку пришлось бы куда как сложнее в этом, будь он трижды проклят, инстайте — больше похожем на лабиринт, чем на комплекс!