В ответ тот безучастно покачал головой и возразил:
— Сия, как вы изволили выразиться, «паранойя» — возможно, единственное, что позволило нам выжить в прошлом и продолжать жить сейчас. Так что доступный вам выбор предельно прост: либо вы немедленно отправляетесь со мной, либо мы расходимся и уже никогда не встречаемся. Всё максимально определенно. Хочу сообщить также, что в дальнейшем вы будете лишены подобной возможности выбора.
Безымянный наконец понял, что подспудно тревожило его всё это время, не давало ему покоя, как навязчивая мелодия. Голос существа. Наконец-то человек осознал, что напоминал ему тембр голоса собеседника: рокот плазменного сгустка боевого излучателя — монотонный, бесстрастный, пустой. Голос смертельно опасной машины… каковой, собственно, и являлся техник. И всё же… Он не мог объяснить, но с самого начала, когда ещё только Гаргарон упомянул об этом контракте, что-то в нем отозвалось на предложение, и даже сейчас, стоя лицом к лицу с этим ожившим кошмаром прошлого, он ощущал у себя в душе отзвуки этого чувства, своеобразного зова. И он настоятельно требовал: соглашайся!
— Хорошо, — после долгого колебания сказал Безымянный, подчиняясь неведомой силе, толкавшей его во «тьму и неизвестность» Нима. — Немедленно, значит, немедленно.
«Мудрого — судьба ведет, глупого — тащит», — постарался успокоить он собственный разум, оправдать решение. Но в сердце своем понимал: только что был вынесен окончательный приговор его судьбе. Тот, другой путь, что был доступен ему совсем недавно, бесповоротно канул в небытие. Выбор превратился в рок.
Вечность рассудит нас. А если и она не сможет — пусть это сделает Бездна!
Последние слова Котара из клана Оди, сказанные перед ритуальным самоубийством на стене павшей крепости Оди. Из запрещенной «Песни Героев».
Четыре, самое большее пять миль — вот и всё, что удалось одолеть Безымянному и его загадочному спутнику этим вечером, прежде чем безлунная ночь окончательно скрыла очертания окрестностей. Хорошо хоть, что к моменту, когда растущие тени слились с подкравшейся темнотой, старый Предвратный лес с его непомерно разросшимися деревьями, окруженными паутиной переплетавшихся ветвей, остался позади: Александер не очень любил путешествовать в лесах ночью, хотя всеми силами избегал признаваться даже самому себе в этой недостойной слабости. Двигались путешественники преимущественно к югу, изредка сворачивая на запад. Без дороги: старый тракт, вильнув влево на восток, петляя, направился к Хайланкару — монастырю-бестиарию, бывшему древним приютом Рыцарей Храма, и городу Самр — известному поставщику всяких редкостей, доставляемых из Запределья, — находящемуся под защитой семьдесят восьмой цитадели. Они же следовали извилистым путем, уверенно прокладываемым техником, сквозь нехоженое пространство приграничных земель.
Вскоре после того как они выбрались из-под сени деревьев, ночь в неизреченной милости своей стерла очертания форм окружающих предметов, оставив лишь дремучие, непроглядные тени, игравшие с разумом в опасную и чарующую игру обманов. Позади путников, не на таком уж и отдалении, споря по яркости со звездами, сияющими в небесах, вспыхнули огни городских стен Штормскальма, безошибочно узнаваемые по голубовато-белесому прерывистому сиянию — это шары-светлячки, повинуясь воле своих владельцев, пустились в бесконечное ночное путешествие. Эти же самые огоньки настойчиво уверяли ночных гуляк, что путь, пройденный ими, не столь велик и не стоило бы им отправляться в дорогу, поддавшись неразумным своим устремлениям, — по крайней мере, Безымянный именно так воспринял для себя роль мигающих огоньков.
Запнувшись в четвертый раз — теперь, на выползшем наружу переплетенье неведомых корневищ, мокрых и осклизлых, — он вполголоса выругался и ещё сильнее замедлил шаг, пристально вглядываясь под ноги и одновременно стараясь окончательно не потерять из виду своего стремительно вышагивающего спутника. Плетенье, способствующее виденью и ориентированию в темноте — столь часто выручавшее его в Тартре, — слабо помогало в путешествии через поросшие разнотравьем крутые холмы и кочковатые луга, чередующиеся с редкими плешивыми перелесками. В здешних буераках и при свете дня переломать себе ноги ничего не стоило! Техника же, который в самом начале пути соизволил таки представиться и назвать своё имя — Ви`ател Сикуро, — проблемы со зрением, по-видимому, не беспокоили совершенно. Во всяком случае, он ни разу не сбавил шага, не остановился в поисках ориентира. Двигаясь размеренно и уверенно, он легко прокладывал путь в кромешной темноте, обходя препятствия с грацией танцора, полагаясь — то ли на особенности зрения, недоступные Безымянному, то ли на память: кто знает, сколько таких же вот путешествий доводилось ему совершать прежде! — то ли ещё, одна Бездна знает — на какое неведомое чувство! Наверное, Александер даже искренне позавидовал бы этой тихой и твердой уверенности техника: он всегда умел ценить таланты и способности других, умел отдавать им должное, — если б не глухое недовольство, нараставшее в нем с каждой минутой и грозившее в самое ближайшее время перерасти в открытое раздражение. Не самое лучшее состояние для начала долгого совместного пути!
— Ночлег. Здесь, — коротко бросил внезапно остановившийся Ви`ател.
Безымянный устало огляделся по сторонам. Ночевке предстояло пройти с внешней от сияющей в отдалении громады Штормскальма стороны куцей березовой рощицы. В виду огромного — насколько можно было разглядеть в темноте — поля, поросшего невысокой ещё пшеницей, колеблемой, точно морская гладь — волнами, тихими дуновеньями южного ветерка.