Великолепный гроссмейстер ладони, чьё присутствие в штабе было даже более необходимо чем присутствие Дани, ушел в глубокий рейд задолго то того, как стражи второй волны зачистили первый уровень. А вместе с ним исчез и Серапис. Они оба как в воду канули, и не отзывались ни на какие запросы. Это уже выходило за все рамки! Никогда на памяти Павилоса старшие офицеры не вели себя настолько… он даже не мог подобрать правильного термина, в достаточной мере характеризующего этакий финт гроссмейстера. Ни одного цензурного, по крайней мере! К счастью, нынешняя операция не требовала высокого уровня взаимодействия подразделений ладони; не нужны были постоянные переговоры, контроль за направляющими, обходные манёвры. Всё сводилось к простой, как игра в кости истине: бросай (или в данном случае — бей) первым! И бойцы Конфедерации прекрасно справлялись с этой задачей.
И это-та простота больше всего нервировала Дани!
Всё шло не так! Павилос не мог понять, что именно не так, но что-то очень неправильное было во всём происходящем. Сектанты сражались ожесточенно, бессмысленно, неумело, но яростно — этого не отнять. Что, впрочем, было ожидаемо — в конце концов, забравшиеся под землю люди являлись фанатиками, ведь кто ещё кроме фанатиков захочет существовать в таких условиях? Фанатики все такие: неумелые, но яростные, искупающие отсутствие опыта и навыков — напором. Но не до такой же степени! Даже «рыбники» имели хоть какой-то инстинкт самосохранения и когда происходили большие облавы, зачастую предпочитали сбежать — некоторые, во всяком случае. Здесь ничего подобного не было. Никто из виденных Дани техников не предпринимал никаких попыток спасти свою жизнь, не пытался сдаться. Ни один! Это было чересчур даже для фанатиков. Они дрались с остервенением порождений и даже умудрялись изредка забирать с собой конов — не часто, но важен сам факт! И если бы кто-то побеспокоился хоть как-то организовать разрозненные группы сектантов и направить их энергию в нужное русло, у конфедератов возникли бы серьёзные проблемы. Очень серьёзные…
Но ничего подобного не было — и это-то и являлось самым странным.
Двери в столовую разлетелись на тысячи мелких ошмётков. Прыгнув и перекатившись через голову, в комнату ворвался страж и тут же дал длинный залп из излучателя. Плазменные сгустки разлетелись в стороны никого не задев — просто потому, что никого в столовой и не было, огромная зала оказалась совершенно пуста. Вслед за первым в комнату ввалились ещё пятеро — две стандартных тройки — бойцов и принялись методично обследовать помещение, не упуская ничего. Один из них, отделившись, направился к стойке в дальнем конце. Приблизившись, он перемахнул через неё и тут же издал приглушенный шлемом вскрик. Двое воинов, расслышав призывный возглас товарища, поспешили к нему. Страж за стойкой, положив излучатель, наклонился, на мгновение исчезнув из поля зрения и тут же вынырнул обратно таща за волосы худенькую девочку-техника — ту самую, которой всего лишь час назад улыбался Безымянный.
Ухватив её второй рукой за отворот воротника, он легко поднял девушку и перебросил, точно мешок с тряпками, в общий зал, под ноги своим напарникам. Падая, она до крови разбила локоть, и ушибла колено, но когда пара конфедератов приблизилась и посмотрела в лицо своей пленнице, они не увидели ни следа боли или страха. Только одно чувство отражалось на бледном, точно уже покрытом налетом смерти лице: ненависть.
Конфедераты были опытными бойцами, старыми ветеранами, и они не один раз видели такие выражения, не сулящие победителям ничего хорошего. Но они и не ждали от своих врагов ничего хорошего, они уже давно утратили веру в достойных врагов.
Стоявший ближе к девушке воин, передав излучатель собрату, шагнул вперед и схватил её за подбородок. Вторую руку он положил девушке на затылок и резко, точно сворачивая шею курице, повернул голову. Раздался отчетливо слышный хруст.
Милосердная смерть. Одиннадцатая заповедь «Священного Кодекса» гласила: мгновенная смерть врага — вот высшее милосердие.
— Сука, — так тихо, что и сам едва ли расслышал, прошептал Безымянный, глядя на хрупкое остывающее тельце девочки. Он и сам не знал к кому именно было обращено его ругательство: к убийце-конфедерату или к стоявшей совсем рядом с ним женщине-технику, чьё бездействие и маниакальная упёртость позволяло твориться этому кошмару.
— Сержант? — что-то в голосе вызывавшего его стража насторожило Дани.
— Говори, — резко бросил он, мысленно подготовившись к дурным новостям. Если уж страж предпочел связаться непосредственно с ним, минуя Алика — дело дрянь.
— Подключитесь к моей камере, сержант… — боец запнулся, — вы сами должны это увидеть. Я не знаю, что делать!
Послав импульс-команду, Дани перевел экран шлема в режим панорамы и переключился на камеру стража.
Вначале он не увидел ничего неожиданного: боец, неспешно ворочая шеей, осматривал коридор заваленный телами убитых техников, отдельно, возле стены, лежали двое конфедератов — у одного отсутствовала голова, второй казался внешне невредимым. Дани поморщился: ещё две жертвы совершенно бессмысленной резни! Но ведь не ради этого же его вызвал… он на миг отвлекся от изучения картины бойни и поднял глаза к правой верхней части экрана, где отображалось имя и звание стража, «глазами» которого сержант сейчас смотрел на мир. Ирви Брон лейн Раемм, капрал шестнадцатого штурмового кулака. Далее шла информация о личном составе, вооружении и особенностях подразделения, но Павилос не стал на ней останавливаться. Значит, его вызвал Ирви Раемм. Дани усмехнулся. Надо ж как не повезло парню! Оказаться родичем — пусть и дальним, — да ещё и тёзкой знаменитого «Заморыша», и всё ещё оставаться простым капралом — над парнем наверняка смеялись все его приятели и знакомые.